Skip to main content
Support
Blog post

Лёха

Evgeny Erlich

Евгений Эрлих — о том, кем был Алексей Навальный

 navalny mural
Граффити в Тель-Авиве

Навальный, по российским меркам, был уникальным политиком. Таковых не было в истории нашей несчастной страны. И непонятно, появится ли когда-нибудь еще в будущем. Тезис об особой роли Навального явно требует расшифровки. Тем более что слова вроде «уникальный» — это штампы, звучащие казенно.

 

В мировой политике — сфере, которая претендует на управление странами и народами, — настоящих звезд можно сосчитать по пальцам. В XX веке они гремели громко: Ленин и Ганди, Рузвельт и Черчилль, Сталин и Гитлер, де Голль и Ататюрк, Гавел и Горбачев, Мао и Мандела, Хрущев и Тэтчер, Кастро и Бен-Гурион. Все эти люди изменили привычный ход истории и сформулировали для жителей планеты новые смыслы бытия. Нравится нам это или нет, но мы по-прежнему живем в мире, перекроенном по идеям этих великих фанатиков. Описывая их деяния, мы будем вспоминать реформы, репрессии, войны, их многотомные заветы, героизм и стойкость, низость и мстительность. Чего от звезд с политического олимпа трудно ожидать, так это человечности. Они в нашем сознании куда ближе к деспотичным и капризным богам Древней Греции, чем к human being. Пожалуй, только Ганди, Гавел и Горбачев сохранили в себе дух Прометея — память о том, ради кого и чего они вели свою политическую борьбу. Другие — часто бронзовели и превращались в памятник самим себе уже при жизни. 

 

XXI век явил нам лидеров нового типа. Они, в противовес предшественникам, как раз обычные. Обычные карьеристы, ловко сумевшие переиграть соперников. Они угадывают настроения толпы. Они — популисты и конформисты. У нас, современных людей, наконец-то появились свои обычные правители с комплектом обычных страстей: они изменяют своим женам и принципам, быстро забывают о своих обещаниях, врут нам в глаза, но делают это обаятельно, с улыбкой. Они любят роскошь и вкусно поесть, берут взятки, устраивают вечеринки с кокосом и эскортом, а утром натягивают на свою хмельную голову велосипедный шлем и крутят до своего офиса педали. Обычные политики, простите за тавтологию, почти ничего не понимают в мировой политике: это не их функция, они не к этому готовились. Они прекрасно осознают, что попали в свои кабинеты благодаря случаю, образованию и связям и гарантированно расстанутся с властью в ближайшее время. Так что обычные политики — простые ребята, которые раньше других достигли небес, и задача их теперь — в правильный момент спуститься на землю на золотом парашюте. 

 

Зато обычные политики, как правило, не устраивают мировых войн. А те войны, в которые они вынуждены вмешиваться, проводят максимально бездарно, побеждая на поле боя (в чем заслуга западных технологий, а не политиков), но гарантированно сливая результаты в финале (Ирак и Афганистан не дадут соврать). Эти обычные политики боятся всего экстраординарного. Они — розовые пони. Если можно с людоедом обниматься, они предпочтут обниматься. Они готовы отстаивать свои принципы и даже биться за права человека во всем мире только там, где нет рисков, но есть шампанское, которое нальют по завершении круглого стола. Но прав поэт: «Ворюга мне милей, чем кровопийца…» Проблема только в том, что политики-кровопийцы в этом мире тоже никуда не исчезли. И там, где Черчилль провозгласил бы «кровь за кровь», Макрон для начала предложит воткнуть цветы в ствол Т-90.

 

Что мы знаем о человечности в политике? 

 

Человечных политиков в истории России не было практически никогда. А те, что были, свою человечность проявляли как инструментарий. Хрущев вовремя осознал, что пора быть ближе к народу: так безопаснее, иначе госбезопасность СССР его просто сожрала бы, как сожрала ранее тысячи других аппаратчиков. Горбачеву пришлось реагировать на понятный уже всем процесс развала страны. Говоря «социалистическое отечество в опасности», он имел в виду, что опасность эта исходит от самих партийных функционеров. Опереться генсек КПСС мог только на свой народ, на простых работяг и задорных инженеров. Ельцин апеллировал к людям, потому что никакой иной политической базы, кроме нас, простых людей, у него не было вообще. Он, изгой-коммунист, мог побороться за свое кресло только в качестве «нашего представителя», своего, от сохи, рубахи-парня, лидера нового демократического — народного — движения. Характерно, что все трое — Хрущев, Горбачев и Ельцин — в итоге потом опять свернули на привычный для себя вертикальный путь административно-командного управления «я — начальник, ты — дурак». В этой точке их карьеры и приказали долго жить. Зато их игра в человечность сохранила им жизнь после власти: всех остальных из Кремля выносили исключительно вперед ногами. 

 

Путин. 

 

Человечек, дорвавшийся до власти. Трусливый и закомплексованный сотрудник КГБ, быстро сориентировавшийся и четко уяснивший: править в России можно только с помощью неправедной силы. Носил бы всю жизнь портфель за начальством, но обстоятельства сложились по-другому. И в этих других обстоятельствах ему удалось сразу же убить в себе человеческое. Но вместо человеческого не нашлось ничего, кроме авторитаризма и амбиции стать диктатором сталинского типа. Его правление закончится как сталинское — после смерти Путина вряд ли кто-то захочет и решится воспроизвести путинизм еще раз.

 

Навальный. 

 

Уникальный, по российским меркам, политик. Его не случайно за глаза частенько называли Лёхой. Лёха — это сперва человек, а потом все остальное. Это нормальный человек. Тот самый human being, которого мы утром видим в зеркале. Рубашка в клетку, джинсы и кроссовки. Он так же, как мы, строчил в соцсетях, ходил, как мы, на работу, занимался, как мы, бизнесом. Любил вино, наверняка мог и покрепче… Производил впечатление успешного парня, но его успех — не божественно-административного происхождения. А такой же, как наш: усердно учился, много работал, женился на красавице, потом дети, квартира в Москве… новое поколение новой России. Human being. Да мы и сами так живем. Или хотим так жить. Поэтому он стал для молодой России — своим. Со всеми человеческими ошибками и всеми человеческими достоинствами. И его достоинства — поражали. 

 

Он пришел в политику из соцсети, из нашего клуба по интересам. Да, мы все так тоже могли… Но никто не смог, кроме него. Без политической структуры, без статуса, наследства, господдержки и нефтедолларов. Человек на наших глазах создал нечто, что могло бы кардинально изменить политический фон в стране. Это сделал обычный парень, со своими слабостями и житейскими заботами, жизнелюб, который массовый протест мог отложить ради рождественского отпуска. Да, так революции не делают. Но он и не планировал вооруженного восстания. 

 

А еще Навальный был человеком, который вообще не боялся Путина. Возможно, Навальный равнялся на Немцова. А возможно, и Немцов пытался соответствовать более юному и дерзкому Лёхе. Настолько смелых политиков в России еще не было. Ленин вряд ли приехал бы на Финляндский вокзал, зная, что его ждет неминуемая трагедия. Хрущев ни слова не сказал о культе личности, пока эта личность не издохла. Ельцин залез на БТР, когда Москва уже встала на дыбы. Этот же — Навальный Лёха — знал, чем рискует, и продолжал действовать постоянно. А на смерть вообще пошел сознательно, хорошо понимая, что ждет его в России после отравления.

 

Последнее видео Навального из зала суда в тик-токе назвали бы «ржачным». Смеется заключенный, смеется прокурор, почти лопается от смеха судья… все всё понимают. А завтра человека убьют. Они сами же его и убьют, они это знают. Все улыбаются. 

 

А мы — плачем. По уникальному политику и human being, который мог сделать Россию человечнее. 

 

Прощай.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона

About the Author

Evgeny Erlich

Evgeny Erlich

Television Journalist, Producer
Read More

Kennan Institute

The Kennan Institute is the premier US center for advanced research on Russia and Eurasia and the oldest and largest regional program at the Woodrow Wilson International Center for Scholars. The Kennan Institute is committed to improving American understanding of Russia, Ukraine, Central Asia, the Caucasus, and the surrounding region though research and exchange.  Read more