Skip to main content
Support
Blog post

Нормгород

Alexander Urzhanov

Александр Уржанов — о том, как война стала абсолютной нормой в одном суровом российском городе

Cartoon Panorama of Belgorod
Панорама Белгорода

I
Весь Белгород и округу наводнили вооруженные люди. Выходить на улицу опасно для жизни, людей просят скрыться и сохранять спокойствие. Первые выстрелы вроде бы прозвучали в магазине и унесли сразу три жизни. Потом стрельба на улице, замертво падают мужчина и две школьницы, четырнадцати и шестнадцати лет. Страшно со всех сторон: убить могут в городе, убить могут в окрестных лесах, убить могут по ту сторону от границы с Украиной, которая совсем близко. Поэтому белгородские полицейские звонят в Харьков и предупреждают коллег там.

Это было ровно десять лет назад. Весной 2013 года житель Белгорода Сергей Помазун устроил шутинг в центре города. На месте гибели людей появились цветы, а вечером свечи: к стихийному мемориалу пришел, кажется, весь город — никто не ожидал, что теплый весенний день кончится такой жуткой трагедией. Смерти, стрельба, срочные выпуски новостей, блокпосты, вооруженные люди, прочесывающие леса, — ничего из этого не было похоже на нормальную жизнь. Но как минимум для двух людей в Белгороде — было.

II
Два человека в Белгороде уже несколько месяцев вели жизнь, которую не мог понять никто со стороны — ни друзья, ни соседи, ни коллеги. Это были родители Сергея Помазуна, обычные городские предпенсионеры, благополучный средний класс России нулевых-десятых. Не богатые, но и совсем не бедные. Машина, гараж, квартира, в квартире сейф с оружием (отец с юности ходил на охоту, кто же знал, как все повернется).

А повернулось вот как. Их сыну Сергею ужасно нравились машины, нравилось копаться в их красивых блестящих внутренностях, нравилось втопить по шоссе так, чтобы ветер бил в лицо через открытые окна. А потом он попал в компанию, которой тоже нравились машины, — только там было принято их угонять. И оказался в тюрьме. А вышел из нее другим человеком.

31-летний Сергей поселился у родителей, и быстро стало ясно, что с его ментальным здоровьем что-то не то. Днем он чаще спал, ночью бодрствовал. По нескольку десятков раз включал и гасил свет. На большинство вопросов то угрожал, то ревел одну и ту же фразу: «ГРУ, Чечня и горе», — что это значило, понять было невозможно. Иногда успокаивался и, казалось, приходил в себя. Решал сдать на права и устроиться на работу водителем маршрутки, сидел и зубрил ночами билеты, запивая своим любимым напитком — колой пополам с фантой. Но раз за разом проваливал экзамен — и снова срывался.

После нескольких недель домашнего террора родители обратились к врачам, но получили ответ: пусть ваш сын сам приходит. Потом в полицию — один раз, другой, но полиция тоже ничего делать не стала. Безумие и опасность стали для Помазунов рутиной.

III
Полиция приехала на третий раз — после того, как в центре города прозвучали выстрелы. На одежде отца заплясали красные точки лазерных прицелов — но после того, что творилось дома, его уже трудно было удивить.

Не удивила его и молодая перспективная телерепортерка Ольга Скабеева, примчавшаяся из Москвы. С микрофоном наперевес она бежала за Помазуном-старшим по лестнице и с возмущением кричала: «Прокомментируйте, пожалуйста». Помазун закрыл дверь у нее перед носом, а вечером, когда сюжет вышел в эфир, стало ясно, что комментировать что-то было не обязательно: свой приговор чеканным закадровым голосом Скабеева уже вынесла раньше суда.

В суде удивляться тоже было нечего: от ареста до приговора судья, как принято в России, будет принимать только сторону следствия и обвинения. С первой до последней минуты судья считал Помазуна совершенно адекватным и отдававшим себе отчет в своих действиях — пока сам обвиняемый то хрюкал, то кричал, то бросался на прутья решетки. Основание для этого звучало так: он же недавно сидел в тюрьме и оттуда нет никаких документов, что он невменяем. Значит, он вменяем. 

Если признать Помазуна невменяемым, цепочка ответственных потянется к полиции, не реагировавшей на родителей, и дальше по списку. А так надо избавиться всего от одного. Человека, безумный взгляд которого видела вся страна, не будут лечить ни дня в его жизни. И отправят на пожизненное заключение.

Тюрьма, ПТСР, полиция, телевидение, суд вызывали вопросы — но не у Помазунов, которые много месяцев подряд жили в рутине ненормального. И привыкли.

Прошло ровно десять лет.

IV
Пока в Москве война выглядит как буквы Z на фасадах и машинах, над Белгородом каждый день и каждую ночь летают ракеты и дроны. Что-то сбивает ПВО, что-то долетает до цели. Оранжевый огонь, красный огонь, белый дым, черный дым, дрожащие видео, снятые на телефоны. В городе есть места, откуда обстрелы выглядят особенно живописно — можно выпить кофе и подождать ракету. Вместо падающей звезды в летнюю ночь.

По границе протянута полоса оборонительных сооружений. Несмотря на это, через границу переходят украинские диверсанты, а в области, чтобы отбить атаку, вводят контртеррористический режим, как на Северном Кавказе.

Почти две тысячи семей пришлось выселить и найти им новое жилище, потому что их дома или разрушены из-за обстрелов, или опасно близко к границе. Как всегда бывает, до кого-то эта помощь дошла, до кого-то нет, а кто-то пытается обмануть систему и на халяву получить пластиковые окна: тема активно обсуждается в городских чатах.

Все, что было ненормально, через десять лет стало нормально.

Тюрьма теперь — место, из которого можно запросто выйти на свободу, если готов воевать.

У Ольги Скабеевой свое вечернее шоу, где она выносит приговоры каждый день. Да и все телевидение — вместе с ней.

Суды с той же бубнящей интонацией штампуют сталинские сроки. Объявляют случайных людей шпионами. Разлучают родителей с детьми. 

В состоянии, где ты загнан в угол, ни жив ни мертв и ничему не удивляешься, вслед за родителями Сергея Помазуна обнаружил себя весь город. Вся страна. И не одна.

V
О чем кричал Сергей Помазун, когда кричал «ГРУ, Чечня и горе»? Мы не знаем. Но знаем, что он никогда и нигде не воевал. Свои убийства он совершил в 31 год и Чеченские войны видел только по телевизору.

Все, что мы знаем, — что в его мозгу бродили образы насилия. Образы бессмысленной и кровавой войны, где то и дело гибнут невиновные, а виноватые никогда и ни за что не отвечают. Образы, которые с тринадцати лет отпечатались в его памяти и всплывали, когда ненормальное вокруг становилось нормальным.

Как сейчас у сотен тысяч людей отпечатываются в памяти ракеты, дроны и ночные перестрелки в лесах. Вместо падающих звезд в летнюю ночь.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.

About the Author

Alexander Urzhanov

Alexander Urzhanov

Co-founder and Director, Amurskie Volny documentary film studio
Read More

Kennan Institute

The Kennan Institute is the premier US center for advanced research on Russia and Eurasia and the oldest and largest regional program at the Woodrow Wilson International Center for Scholars. The Kennan Institute is committed to improving American understanding of Russia, Ukraine, Central Asia, the Caucasus, and the surrounding region though research and exchange.  Read more