Слетевшие с носа очки

Сейчас кажется, что это было в какой-то другой жизни, но раньше в свой день рождения я приглашал на обычный речной причал около высотки на Котельнической человек восемьсот. Приходила, наверное, только четверть, но причал под ногами двух сотен человек ходил ходуном до глубокой ночи. 

Полиция мероприятие игнорировала, потому что причал находится сильно ниже уровня набережной: из машины его, как и бутылок вина в руках гостей, не видно, а пешком патрулировать скучный участок между высоткой и стройкой на месте снесенной гостиницы «Россия» никому в голову не приходило. Дни рождения эти «либеральные журналисты» прозвали главной вечеринкой лета, и причал быстро стал культовым местом. 

Однажды стоя там со стаканом какого-то дешевого пойла на дне рождения молодого оппозиционера Виталия Шушкевича, я к своему удивлению увидел на набережной милиционера. «Пора сваливать», — подумал я, но сотрудник быстро растворился, и я расслабился. 

Это была ошибка. Внезапно на причал высыпал не ОМОН даже, а какой-то очень серьезный спецназ в касках и в черной униформе с громкими криками: «Всем лежать!» Светская болтовня оборвалась на полуслове, ее участники в ужасе повалились на деревянный настил, а полицейские стали уводить оппозиционеров, заламывая им руки и пригибая головы к земле, по одному в автозак. На мою просьбу поднять слетевшие с носа очки спецназовец грубо сказал: «Молчать!» — и закинул меня в автобус.

Автозаки, набитые охреневшими людьми, в сопровождении двух легковушек с мигалками тронулись в неизвестном направлении. Почти ничего не видя и не добившись ответа от полицейских, я пораскинул мозгами и решил: вот и всё! Режим решил покончить с надоевшей оппозицией и в один момент повязал несогласных по всей стране, и сейчас везде, от Калининграда до Владивостока, их развозят по лагерям. 

Других идей у меня не было, а ведь шел только 2010 год! То есть уже тогда мысль о новых массовых репрессиях в России не казалась мне безумной. Я, конечно, был возмущен, когда стоял с широко расставленными ногами лицом к каким-то гаражам, но не то чтобы очень удивлен. 

Что меня тогда действительно поразило, так это покорность задержанных: все послушно стояли у гаражей и не рыпались. В голове крутились кадры расстрелов не оказывавших сопротивления евреев во время Второй мировой войны. Впрочем, и сам я, все-таки попытавшись получить объяснения, быстро смирился со своей судьбой, когда получил тычок под ребра. 

Тогда все кончилось хорошо: поздно вечером всех гостей праздника отпустили по домам. Шушкевич остался в отделении, но тоже ненадолго. Оказалось, что именинник перед днем рождения распространил в соцсетях видео нападения на администрацию Химок со своим вотермарком, и полицейские надеялись, что на причале прихлопнут сразу всех антифашистов. Но на праздник пришли только беззубые либералы.

Дальше было много удручающих событий вроде замены в 2011 году площади Революции на Болотную площадь под вискарик в мэрии. Помню, как за день до митинга 10 декабря сидел в кафе (очевидно, в «Жан-Жаке») и напевал песню Бутусова: «Будем друг друга любить — завтра нас расстреляют». Мне как журналисту, тогда еще полагавшему, что профессия заставляет оставаться «над схваткой», это было простительно, но кажется, организаторы занимались примерно тем же. Можем вспомнить и 2013 год, когда Навальный, выступая на митинге после того, как ему не хватило 2%, чтобы пройти во второй тур с Собяниным, призвал собравшихся сторонников расходиться по домам. Да сколько еще было такого! 

Заключительный эпизод в вялой борьбе россиян за свое право на публичный протест произошел в мае 2020 года. Тогда наконец в Москве закончился жесткий карантин и разрешили ходить по улицам. Мой коллега по движению «Метропикет» Витя Немытов вышел в первый после введения запрета на публичные мероприятия одиночный пикет (в поддержку омбудсмена полиции Владимира Воронцова) и был тотчас задержан. 

В 2017 году я стал муниципальным депутатом и во время протестов вокруг выборов в Мосгордуму 2019 года решил, что обязан участвовать в них как в интересах своих избирателей, так и в принципе ради призрачной перспективы возвращения России к демократии. Организовав за два предыдущих года немало пикетных очередей и других акций, я как раз перед пикетом Немытова размышлял, не пора ли уже вернуть себе потерянное «право на улицу». После его задержания я сразу вышел в пикет с двумя плакатами — за Воронцова и Немытова.

Меня задержали, а на следующий день отправили в спецприемник, и несколько коллег — как муниципальных депутатов, так и журналистов — попробовали запустить волну протеста. Это предсказуемо не удалось. Желающих защитить свое право на одиночный пикет, на публичное выражение своего мнения оказалось слишком мало: около 100 человек в Москве и регионах. На пикетных очередях задерживали всех без исключения, и этот протест довольно быстро выдохся.

На апелляции по моему делу суд согласился со специально прибывшим на заседание эшником, что пикетная очередь — это тоже митинг, тем самым закрыв последнюю легальную возможность людям собираться вместе на улице. Впрочем, это было уже неважно: под предлогом борьбы с коронавирусом с марта 2020 года и до сих пор в Москве не разрешили ни одного протестного мероприятия. Без какого-либо стеснения этим летом мэр Собянин нагло и цинично объявил о снятии абсолютно всех введенных из-за пандемии ограничений, кроме, конечно, публичных мероприятий (де-факто под запретом только акции оппозиции). 

Сейчас я думаю, что решение воевать с Украиной было принято уж точно не позже весны 2020 года. Именно тогда ввели в действие уголовную статью за фейки, опробовав ее для начала на ковид-диссидентах. С началом войны эта статья, в которой место вируса заняла армия РФ, стала идеальным инструментом для окончательной победы над инакомыслием. Ну а потенциальная угроза от Навального и его протестной организации к этому времени была уже нейтрализована.

К началу осени 2022 года по уголовной статье о фейках свободы лишились последние оставшиеся в России видные оппозиционеры: Яшин, Кара-Мурза и Ройзман (в последнем случае речь пока идет только о свободе высказывания) — и многие другие люди. Для менее буйных есть административная статья с нехилым штрафом, а после одной вступившей в силу административки вторая автоматически превращается в уголовку. Меня осудили по этой статье уже дважды, хотя из-за уничтожившей журналистику в России военной цензуры я нахожусь за границей. Первую статью дали за пост в Фейсбуке 28 февраля, в котором я призываю знаменитостей: Дудя, Шульман, Земфиру, Шевчука и других — договориться о дате шествия против войны и объявить о ней в своих соцсетях. Думаю, не нужно уточнять, что никто из них мою идею не поддержал. 

На самом деле тот пост я написал просто от отчаяния. С российским протестом мне стало всё понятно еще в 2019 году. 10 августа я был одним из организаторов большого митинга на проспекте Сахарова. Хотя на него звали всех своих подписчиков одновременно Юрий Дудь, рэпер Face и Алексей Навальный (сам он сидел в спецприемнике, но соцсети ФБК работали) и более мощный медиаресурс сложно себе вообразить, в выходной день на согласованное мероприятие пришло не больше 70 тысяч человек. Это вообще как? 

На следующие выходные нашу заявку на шествие публично не поддержал вообще никто из известных политиков, а Любовь Соболь и вовсе уехала передохнуть. Это очень напомнило зиму 2011 года, когда вместо повышения градуса давления на власть лидеры оппозиции разъехались на Новый год по теплым странам и горнолыжным курортам.

Про провальную кампанию «Нет» (к которой я тоже имел отношение) против путинских поправок в Конституцию и говорить не хочется, а последние остававшиеся у меня слабые иллюзии растаяли в январе 2021 года. Тогда общепризнанного лидера оппозиции Алексея Навального, только что отравленного, чудом спасшегося и героически вернувшегося в Россию, суд отправлял в колонию в отделе полиции в Химках. Да, не спорю, моя работа позволяла мне по зову души в середине буднего дня приехать в Подмосковье, но такая возможность есть далеко не у всех. Но я точно знаю, что людей, которые могут себе это позволить, больше 200 человек. И всё же почему-то именно столько провожало Навального в автозак — я очень надеюсь, что не в последний путь, — после окончания суда. Тогда стало окончательно понятно, что протестный потенциал в России если и был, то испарился.

Война идет уже больше полугода, и пока Гарри Каспаров и Михаил Ходорковский делают ставку на медленно удушающие российскую экономику санкции, украинцы и некоторые политики стран Балтии советуют русским эмигрантам ехать обратно менять режим и возмущаются, что антивоенно настроенные россияне хотели бы сделать это руками украинских военных. С одной стороны, я хорошо знаю, что это и бессмысленно (никто не готов рисковать, понимая, что по-настоящему массового протеста всё равно не будет), и аморально (по возвращении многие отправятся прямиком в тюрьму). 

Но с другой стороны, мне трудно согласиться и с соратником Навального Леонидом Волковым, который недавно сказал мне, что «россияне никому не должны Путина свергать» и обвинять их в этом — «днище». Но позвольте, как же это никому? Себе должны, себе! И своим потомкам. 

Понятно, конечно, что Волков говорит так в первую очередь потому, что команда Навального к началу XXI века сумела монополизировать уличный протест (а власть, уничтожив радикалов на левом и правом флангах, ей в этом помогла) и, признавая то, что свергать Путина должны россияне, Волкову придется признать и то, что организовать это он по объективным причинам неспособен. Так же как неспособны навальнисты и создать партизанское движение, о чем Волков честно говорит в том же интервью.

Нет, я никого не призываю строить баррикады в концлагере, тем более не собираюсь делать это из-за рубежа, но как, черт возьми, будет жаль, если последний всплеск массового (с поправкой на масштаб события) и стихийного народного возмущения в России случился летом 2019 года, когда журналисты вместе с активистами и другими неравнодушными гражданами «отбивали» Ивана Голунова.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.