Конец сатиры

Я всегда считал, что в здоровом обществе можно жить без новостей, но никак нельзя прожить без сатиры. Эта история о том, как в отдельно взятой стране сатира закончилась, но случилось это не сразу…

После университета, в 2010 году, я получаю работу мечты. 

Во время одного из ужинов с друзьями я много шучу. За столом оказывается редактор Первого канала, который спрашивает, для какой команды КВН я пишу. Вопрос этот меня несколько удивляет, ведь, несмотря на то что я из Беларуси, где в начале 2000-х КВН смотрят как спорт, а за сборную БГУ болеют больше и активнее, чем за национальную футбольную команду, у меня к Клубу веселых и находчивых отношение прохладное. Во-первых, в это время я уже увлечен американскими вечерними шоу, и во-вторых, мне очень не нравится, что с каждым годом в КВН все больше и больше лизоблюдства: бесконечные благодарности губернаторам, которые собрали в дорогу команду, унылые шутки над членами жюри, причем единственная задача этих шуток — до блеска вылизать задницы выставляющих оценки.

— Так для какой команды ты пишешь?

— Ни для какой.

— Хочешь попробовать?

— Еще бы!

Тогда, в 2010 году, Первый канал запускает купленное в Британии мультипликационное шоу, которое называет «Мульт личности». Анимированные персонажи (жалкие подобия некогда выходивших на телеканале НТВ «Кукол») раз в неделю разыгрывают короткие скетчи, в которых, кажется, могут шутить над политиками и звездами шоу-бизнеса. Мне предлагается написать тестовое задание, которое так нравится руководству, что сразу выходит в эфир. В 2010 году я шучу над главным бесогоном России — Никитой Михалковым. Высмеять его манию величия получается так просто и точно, что меня тотчас приглашают в отдел спецпроектов Первого канала, главная задача которого — выпускать самое известное на тот момент юмористическое шоу, программу «Прожекторперисхилтон». 

Три с половиной ведущих читают газеты и шутят над новостями прошедшей недели. Получасовая программа, которая якобы выходит в прямом эфире в субботу, в течение нескольких часов записывается в пятницу, после этого ее «поднимают» на десятый этаж Останкино, где из двух-трех часов записи нарезают отборные тридцать минут. Вся страна с наслаждением следит за остроумием и невероятной реакцией ведущих, для которых пишет десять сценаристов; одним из них становлюсь я. Про меня шутят, что я так талантлив, что пишу шутки Саше Цекало (четвертому ведущему, который почти всегда молчит). 

По мере того как я обживаюсь на новом месте, приходит и понимание, что можно, а что нет. Запретных тем не так уж и много. В 2010 году позволительно шутить про кого угодно, кроме Путина и его семьи. Шутить, например, про Кадырова не запрещено, но едва ли у кого-нибудь возникнет желание сделать что-то действительно острое по собственной воле. Сценаристы живут в стране не первый день и хорошо понимают, за что прилетит, а за что нет. Каждую субботу мы можем наблюдать, как работают ножницы цензуры. Россия — огромная страна с несколькими часовыми поясами. Программа, которая якобы выходит в прямом эфире, сперва появляется на экранах во Владивостоке, а затем, час за часом, движется в сторону Москвы. Раз за разом мы наблюдаем, как одни остроты отваливаются где-нибудь в Екатеринбурге, а другие — возле Казани. В то время мы точно знаем, что Владивосток — самый свободный регион России. Шутить тогда еще действительно можно, цензура только начинает сходить с ума в унисон с самим Путиным.

Так, например, перед Олимпиадой в Сочи в Кремле для чего-то придумывают провести среди россиян нечто вроде референдума, на котором граждане большой страны смогут выбрать талисманы предстоящих игр. Россияне живо откликаются (уже тогда они, кажется, чувствуют, что совсем скоро любые выборы закончатся), а потому во время финального голосования присылают больше миллиона сообщений… жаль только, что их никто не считает. 

Есть проблема!

За несколько недель до голосования, как это обыкновенно делается в России, результаты решают показать Путину. На стол перед ним зачем-то выкладывают эскизы десяти талисманов, и будущий диктатор, чуткая душа, тыкает пальцем в снежного барсика. Так у сочинской Олимпиады появляется маскот. Сценаристы (включая меня) берутся готовить предстоящее мероприятие, однако Константин Эрнст или кто-то там еще для чего-то отвозит папку и Медведеву, который показывает на… медвежонка. Нам передают уточнение, объясняя, что теперь у Олимпиады два талисмана, однако на фоне постоянных шуток про тандем мы спрашиваем, не будет ли это выглядеть странно? Будет, решают в администрации президента, поэтому папку со зверюшками отвозят Людмиле Путиной, и она выбирает зайку. На этом наконец останавливаются. Бог любит троицу! 

Все наконец успокаиваются, и мы начинаем расписывать результаты голосования, на которых должны победить барсик, медвежонок и зайка. Сценарий пишется. Но, когда работа почти подходит к концу, случается коллапс. В один из предшествующих голосованию дней вдруг выясняется, что ничего не подозревающие радиостанции запустили опросы общественного мнения, из которых следует, что несведущие россияне голосуют не за медвежонка, не за снежного барсика и даже не за зайку. Глубинные вкусы россиян и Путина расходятся: народ выбирает Деда Мороза. Более того, тот набирает что-то около 90 процентов голосов (результат, о котором в те годы не может мечтать даже сам Путин). Вдруг становится понятно, что перед администрацией президента возникает очередная непредвиденная проблема: как ликвидировать Деда Мороза, если Путину нравится барсик?

В один из последующих дней в моей жизни случается едва ли не самый сюрреалистический диалог. В комнату входит человек, по лицу и костюму которого сразу становится понятно, откуда он:

— Вы сценаристы? — спрашивает незнакомец.

— Не без этого, — в унисон отвечаем я и мой коллега.

— Значит, записывайте: Дед Мороз берет самоотвод.

Мой друг истерично смеется, а я нет, потому что понимаю, что переписывать сценарий придется нам.

— Вы понимаете, что Дед Мороз не может взять самоотвод и сняться с голосования, потому что он несуществующий персонаж? — для чего-то пытаюсь апеллировать к здравому смыслу я.

— Вы же сценаристы? — еще раз спрашивает незнакомец.

— Пока еще, кажется, да…

— Вот и придумывайте, на все про все у вас есть двадцать четыре часа.

Когда друг наконец перестает смеяться, мы пытаемся придумать, почему несуществующий персонаж может вдруг сняться с уже объявленного голосования. Вариантов, надо признаться, не так уж и много: запой, подагра, рак. Едва ли можно придумать что-нибудь лучше, но нам почему-то кажется, что россиян наши версии не устроят. Мы так ничего и не придумываем — но на следующий день к нам приходит тот же человек, и разговор продолжается:

— Вы сценаристы?

— Да.

— Придумали что-то?

— Нет.

— Ладно, тогда записывайте! Так как талисманы будут принадлежать Олимпийскому комитету, мы, русские люди, не можем позволить, чтобы наш Дед Мороз принадлежал европейцам, поэтому мы, русские люди, снимаем Деда Мороза с голосования, но напишите это от первого лица.

После этого, вы не поверите, самый популярный ведущий России Иван Ургант в прямом эфире прочитал написанное мной письмо Деда Мороза. В этом письме Дед Мороз признался, что не сможет участвовать, и попросил самоотвод. Сразу после этого началось голосование, результаты которого показали, что россияне сделали выбор в пользу зайки, медвежонка и снежного барсика.

Если иногда у вас возникают сомнения относительно прозрачности выборов в России, не сомневайтесь, просто вспоминайте эту историю. 

Не сказать, что именно это становится причиной моего ухода. К этому моменту я уже не работаю в отделе спецпроектов, а занимаюсь лишь Олимпиадой, но после этой истории понимаю, что работать на российские государственные каналы точно больше никогда не буду, а потому ухожу на телеканал «Дождь».

В первое время кажется, что здесь можно все. Я получаю собственную программу, в которой мы пародируем вечернее шоу Первого и, не обременяя себя цензурой, шутим обо всем на свете. Свободы здесь так много, что я даже начинаю скучать по прежней жизни. Нет, правда. Боль автора: я вдруг понимаю, что обходить цензуру на Первом гораздо интереснее, чем свободно говорить все, что хочешь. Когда тебе нужно обходить цензуру, ты ищешь пути и придумываешь «трехэтажные» шутки. Когда же ты можешь говорить все что угодно, шутки получаются не такими остроумными. В этих творческих стенаниях проходит некоторое время, пока наконец цензура не догоняет нас и на «Дожде». Шутки Господа, бумеранг судьбы. 

Люди, которые когда-то делали «Мульт личности» на Первом, предлагают «Дождю» перекупить этот проект: с определенного момента делать его на главной кнопке России становится невозможным. Вместе с группой сценаристов мы придумываем следующий мультик: каждую серию мы попадаем в голову к Путину и понимаем, что у Путина в голове живут два демона и один ангел (у всех троих лица Путина). Через этот простой ход мы хотим показать, как Путин всякий раз принимает те или иные решения. Например, гремит новость об аннексии Крыма, мы залетаем в голову к Путину и показываем, как демоны в его голове реагируют на события. Тогда же мы придумываем, что в конце каждой серии демоны и ангел голосуют, но, так как демонов двое, а ангел один, здравый смысл всегда проигрывает, ангел закрывает лицо руками и говорит: «Господи, стыдно-то как!»

«Нет, мы не можем этого сделать: это убьет нас», — говорит Наталья Синдеева. И идею с мультиком хоронят. В тот момент владелица «Дождя» еще не знает, что телеканал формально убьет не какая-нибудь шутка про Путина, но вопрос о блокаде Ленинграда. Когда «Дождь» отключат от кабеля и возникнет проблема с финансированием, первое, на чем решат сэкономить, будет сатира: «Мы не можем обойтись без новостей, а без юмора можем». 

В этот момент я понимаю, что вместе с нашей программой заканчивается и свобода. Множество журналистов скажут, что свобода закончилась гораздо раньше или гораздо позже: у каждого на этот счет собственное мнение. Но, к счастью или к сожалению, этот текст основан лишь на моем личном опыте. Когда Наталья Синдеева говорит, что мы больше не можем тратить деньги на юмор (а это означает, что на юмор не может тратить деньги единственный независимый канал в стране), я понимаю, что у России большие проблемы. И это случается не вчера и даже не позавчера — идет далекий 2014-й год, про который теперь принято спрашивать: «Что ты делал восемь лет?»

Я писал книги и продолжал шутить про Путина, но теперь уже сам по себе.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.