Skip to main content
Support
Blog post

Сабине приходит на помощь

Roman Super

Роман Супер встретился с Сабине Силе в Риге, чтобы понять, зачем она всё это делает.

После начала войны и введения в России военной цензуры многие журналисты из Москвы и регионов были вынуждены бежать из страны. Опасаясь преследований, уголовных дел и репрессий, сотрудники СМИ разлетелись по всему миру. Несколько сотен из них пересекли российско-латвийскую границу и оказались в Риге, сформировав настоящее русскоязычное медиа-комьюнити. Спустя полгода практически любой разговор в этом комьюнити так или иначе заходил о Сабине Силе — латышской девушке, которая с первых дней одержимо помогала всем российским журналистам, пострадавшим от войны.

Её называют «святой», «мамой русских журналистов», «приходящей на помощь». Ещё говорят, что она покупает журналистам одежду и обувь, селит их в гостиницах, обеспечивает гуманитарными визами, кормит и платит за коворкинг, чтобы работа независимых медиа могла продолжаться и теперь. 

Роман Супер встретился с Сабине Силе в Риге, чтобы понять, зачем она всё это делает.

Есть целый железнодорожный состав российских журналистов, которые после 24 февраля переехали жить и работать в Ригу. Есть вы — латышская девушка Сабине, которую все эти журналисты называют чуть ли не своей второй мамой. Как так получилось? Что вас с нами связывает? Вы сама журналист?

Нет, я не журналист.

А кто вы?

Однажды турист из другой страны навестил Музей оккупации в Латвии, он слушал рассказы экскурсовода и начал плакать. Экскурсовод удивился и спросил: «Что вы плачете, у вас есть связь с латышами?» Турист ответил, что никакой связи нет, никакая связь национальная не нужна, чтобы испытать человеческие эмоции. Для человеческого отношения к другим, для эмпатии и сострадания не важны профессиональные или национальные связи. Это человеческие связи. Для меня это так. Мой дедушка добывал золото в Советском Союзе. Его сослали в Сибирь. Он пережил чудовищный опыт, о котором написал потом мемуары. В этих мемуарах описаны десятки очень страшных эпизодов, по всем признакам эту книгу нужно было бы назвать книгой ужасов, но это не будет правдой. Правда в том, что всегда находились хорошие люди, которые помогали моему дедушке выжить. Дедушка выжил, вернулся домой и подпольно стал издавать религиозную литературу у себя в погребе. Печатал книги и на «Жигулях» развозил их по Советскому Союзу, чтобы людям раздавать, — у него была своя миссия. Поэтому я выросла не на сказках о гномиках и Белоснежке. Я выросла на историях дедушки, и все они так или иначе заканчивались моралью: даже в самых плохих обстоятельствах должна появиться поддержка. И это норма — любить людей всегда. 

Вы на кого учились и где?

В 18 лет я получила стипендию и поехала учиться в Гонконг. Три года я там прожила, ещё год работала в детском доме волонтером. Там я поняла многие вещи. Я-то всегда думала, что я бедная латышская девочка, а в Гонконге довольно быстро осознала, что богатая. У нас в Латвии есть чистый воздух, у нас есть природа, у нас есть по километру на каждого человека. Вещи, которые я раньше не ценила, теперь стали ценностью. Жизнь моя в Гонконге была тяжёлой: очень маленькая стипендия, мне приходилось воровать шампунь, чтобы помыться, денег только на еду хватало. И тогда, как и завещали мемуары моего деда, пришла помощь. Я познакомилась с двумя семьями — китайцами и индийцами. Они меня стали опекать, кормили, одевали. И предложили в итоге профинансировать моё дальнейшее образование в Америке, хотя я ни о чем таком не просила. Просить о помощи вообще очень сложно, как выяснилось. Я полетела в Штаты, где училась в университете международным отношениям и психологии. Вернулась в Латвию, начала работать, предложила этим людям вернуть деньги, они не взяли. Сказали, чтобы я помогала не им, а другим — тем, кому это действительно нужно. 

После Штатов в Латвии тесновато не было?

Мне нравится, что Латвия маленькая. Это тот масштаб страны, в котором можно реально что-то делать, чтобы что-то изменить. Когда страна маленькая, это получается эффективно и быстро делать. И в политике, и в дипломатии, и во всем остальном. Всё на расстоянии вытянутой руки. Результат приходит быстрее, чем в большой стране. Я в 24 года стала директором благотворительного фонда в Латвии и стала работать с европейскими проектами, стала приводить деньги в медицинские учреждения. Потом было много приключений разных, которые обернулись сотрудничеством со Стокгольмской школой экономики в Риге. Школа открывала проект по работе с журналистами-расследователями, и я этим занялась. Мне было интересно. У меня и муж тогда работал журналистом в Bloomberg. Я на расследователей всегда смотрела как на героев, которые за очень скромные зарплаты делают важную и опасную работу. 

Речь шла о расследователях из России?

Изначально речь шла о расследователях из Балтии. Потом в 2014 году фокус сместился на Россию. Я организовывала образовательные программы для журналистов и медиаменеджеров, искала деньги для этих программ, приглашала сотрудников независимых медиа сюда. 

Вы понимали, что это даже тогда — в вегетарианском 2014 году — может принести неприятности российским журналистам дома? 

Конечно, именно поэтому никакой большой шумихи вокруг этих программ никогда не было. Мы работали очень аккуратно, исходя из интересов и безопасности журналистов прежде всего. Тихая помощь — это наша стратегия. И в этом смысле со времен СССР ничего тут не поменялось. 

К вам начали приезжать учиться журналисты из России. А чем они отличались от журналистов из других стран, с которыми вы тоже работали?

Ребята из России к 15-му, 16-му году были тревожнее остальных. Когда они говорили о своей работе, это были всегда истории остросюжетные. Они даже лексику использовали из военных времен. Все их кейсы были про необходимость защитить себя в борьбе с местными или федеральными чиновниками, о которых они писали материалы. У меня складывалось впечатление, что российские журналисты в принципе уже не только работают, но и живут в постоянном стрессе. Для них стресс — это фон. Приезжали целые редакции и говорили: мы не знаем, в какой момент нас закроют — завтра, послезавтра или прямо сейчас. В таком режиме медиаменеджеры не могут долговременно ничего планировать, развивать стратегию. Так работать очень тяжело.  

Честно говоря, нас в России это уже много лет никак не удивляет. Горизонт планирования — не только профессионального — с каждым годом сокращался. Сейчас горизонтов нет вообще, только вертикали.

Мы очень быстро поняли, что журналистов из России, прежде чем погружать в учебу, нужно приводить в стабильное эмоциональное состояние. 

Поездки на шашлыки организовывали?

Буквально так. Мы надевали резиновые сапоги и ехали на природу с ребятами просто в себя приходить, успокаиваться. Ты можешь хорошо работать, только когда тебе комфортно.

Когда вы начали активно работать с российскими журналистами, сталкивались с непониманием латвийского общества? Мол, чего ты возишься с этими иностранцами? Лучше бы своим помогла.

Скорее я сталкивалась с вопросами в своей семье: «Почему ты так много работаешь всё время?» Ревности латышей не было, потому что наша организация помогает и местным редакциям. Особенно активно мы делали это во время ковида.    

Это правда, что вы вывозили родственников журналиста Павла Шеремета, когда его убили в Украине? Это тоже является частью вашей миссии?

После убийства Шеремета его жена жила у нас месяц. Похожих кейсов у нас, к сожалению, хватает. Если речь идет об угрозах, преследованиях, мы принимаем журналистов и членов их семей. 

Все эти гуманитарные проекты вам позволяет реализовывать Стокгольмская школа экономики? 

Изначально — да. Позже я открыла свой фонд и с партнёрами из других организаций мы придумали и сделали проект Media Hub.

Что это такое?  

Это целый комплекс активностей, которыми мы занимаемся. Это тренинги для журналистов — образовательные программы. Это большое коворкинг-пространство в центре Риги, в котором журналисты могут бесплатно работать, делать подкасты в студии, пользоваться всем необходимым. Это помощь с легализацией в стране: визы, контакты с миграционными службами, бюрократия. Это интеграционные программы для приезжих журналистов. Это практическая бытовая поддержка. Это жилье, которое мы предоставляем. Это, в конце концов, еда для журналистов. Ей мы тоже занимаемся.

Давайте теперь по порядку. В ваш коворкинг может зайти любой журналист и просто работать бесплатно изо дня в день?

Не любой. Только тот, у кого нет редакции своей, которая бы предоставляла офис. Фрилансеры могут к нам приходить. Если стол свободен — садись и работай. Интернета на всех хватит. Кухня, кофе, чай. Со временем тут образовалось своё комьюнити из фрилансеров. 

Сколько человек в этом комьюнити сейчас?  

В нашем коворкинге на постоянной основе сегодня работают представители 21 СМИ. Это 46 человек. 

Все эти люди — россияне?  

42 россиянина, 4 украинца. 

Никаких конфликтов между ними не было?  

Открытых конфликтов не было. Были непростые разговоры. У всех травма — это понятно.

Вы можете назвать СМИ, которые вы приютили? 

Всех не назову, это не очень безопасно. Открыто о себе здесь говорят ребята из «Псковской губернии», из «Холода», из подкаст-студии «Либо/Либо», проект Ильи Азара «Давай голосом». Здесь несколько проектов делают ребята из BBC и «Новой газеты». Один проект здесь делает человек из Washington Post. Здесь работает два человека с телеканала «Дождь», потому что у них студия очень маленькая и очень далеко. Здесь «Бумага». У остальных сами узнайте.

Сколько журналистов из России переехали в Латвию с 24 февраля?

Цифра такая мне неизвестна. Мне известны люди, которые приезжали в Латвию с нашей помощью. Это 341 человек. 28 человек — из Украины. Это журналисты и члены их семей. Мы считали, что члены семей — это примерно 70 человек от этой общей цифры. Но много людей приехало без моего участия, я не знаю, сколько именно.

Как на вас люди выходили? 

Мои контакты были известны в посольстве Латвии в Москве. Российским журналистам, если они хотели, их передавали, мы начинали переписку. 

Вас завалили письмами? 

Сообщений было больше, чем я могла себе позволить на тот момент. У меня не было сотрудников и помощников, не было команды. А мне пишут: вас ждет человек на границе — встретьте его, пожалуйста. Мне нужно было стремительно набрать команду. Пока я ее набирала, сама ездила на границу с Россией и журналистов встречала. 

Мне российские коллеги, которые в Ригу приехали, рассказали, как вы их встречали. Это похоже на материнскую опеку. Это всё: от покупки одежды до легализации. Давайте пальцы загибать: к вам приезжает журналист, что вы делаете с ним?

Первым делом человека встречают, если он сам от границы не может доехать. Ему дают бесплатную симку, чтобы он мог общаться, чтобы у него был интернет. Это еда, конечно. У нас есть случаи, когда у журналистов не было денег и на еду. Мы покупаем одежду и обувь для журналистов и их семей. Мы помогаем найти квартиры. У нас есть контракты с гостиницами, мы селим на первое время людей в гостиницы. Мы покупаем мебель в квартиры, куда селятся журналисты.

Это чьи деньги?

Это был большой риск. Я на свои деньги это делала, потому что на тот момент денег от фондов и организаций, которые потенциально это могли бы компенсировать, не было. Свои тратили. Стресс был и у нас. Мне нужно было нанимать людей, не зная, смогу ли я им заплатить потом. 

Смогли?   

Да, всё заработало нормально со временем. 

Вы понимали, что приедет столько людей? Это же очень много людей.

Нет, конечно. Я рассчитывала человек на 50. Я, честно говоря, даже и не знала, что у вас в стране есть такое количество по-настоящему хороших журналистов.

Помните лица этих людей в первые дни бегства? 

На эти лица было больно смотреть. И все их разговоры были о том, как они любят дом. О том, что они дом теряют. Это было душераздирающе, если честно. It is a tragedy. Я бы хотела, чтобы европейцы понимали, что это трагедия. Это не поездки за лучшей жизнью. Это бегство от преследований за слова и за профессию. 

Я заметил, что в Латвии есть люди, которые считают по-другому.

Есть такие люди, которым кажется, что всё у всех сложилось прекрасно: посмотрите, вот «Дождь» уже из Европы вещает, как прекрасно журналисты устроились. Прекрасно, только никто из критиков не знает, что эти журналисты по четыре месяца не могли получать зарплату, например. Знаете, людям со стороны не всегда понятно, что в некоторых профессиях есть миссия. Что работать можно, действительно веря в миссию и в принципы. Я для себя точно знаю ответ: я горжусь, что могу с такими профессионалами иметь дело.  

Как вы российских журналистов легализовываете? Какими документами Латвия согласилась обеспечивать журналистов? Насколько это сложный и забюрократизированный процесс? Уточню вопрос сразу. Латвия все последние десятилетия была страной герметичной. Здесь почти никогда никому не давали политического убежища. Здесь всегда всё было непросто с получением виз. И тут вдруг в Латвию хлынула толпа, которая сразу стала нуждаться в легализации.

Журналистам в Латвии дают долговременные визы. Это национальные визы D, которые позволяют в Латвии находиться круглый год. Не нужно путать эти визы с туристическими шенгенскими визами. У МИДа Латвии не было никаких сомнений, что визы D журналистам нужно давать. Я координировала эти процессы, помогала МИДу верифицировать журналистов.

Эти визы предполагают государственную социальную помощь?

Нет, но никто из получивших эти визы за помощью к государству и не собирался обращаться. Журналисты хорошо понимают, что все силы государства у нас сейчас брошены на поддержку украинских беженцев. Журналисты говорили так: нам нужно одно — разрешите у вас легально находиться и работать. Всё. 

Эта волна прибывших журналистов, к сожалению, совпала с выборами в Латвии. И чем ближе эти выборы, тем громче зазвучали беспрецедентные заявления местного истеблишмента о том, что всех людей с российскими паспортами нужно гнать обратно домой, потому что все люди с российскими паспортами представляют угрозу для Латвии. Дальше были уже не просто слова: страны Балтии визы россиянам прекратили выдавать и пускать к себе без специальных причин. 

Ещё раз повторю, что не нужно путать шенгенские визы с национальными визами D. Заявления политиков и ограничения касаются туристических виз. Ответ на ваш вопрос зашит в вашем же вопросе: выборы. Давайте их постараемся пережить спокойно и смотреть на то, как будет развиваться ситуация дальше. В предвыборный период происходит много всего странного во многих странах, согласитесь. Многие разумные латыши понимают, что за страшные поступки руководителя Кремля простые люди отвечать не должны. Но прямо сейчас очень много эмоций у всех. Такое время. Но и вы поймите, что травма после оккупации Латвии до сих пор в нашей стране не зажила. Мы очень хорошо знаем фразу: «Сейчас мы вас освободим». Мы эту фразу сейчас слышим снова — в отношении Украины. Мы граничим с России. Мы маленькие. Риски есть. 

Будут ли пересмотрены программы выдачи национальных виз D для журналистов в связи с обострением политической ситуации и вот этими заявлениями тревожными со стороны ваших политиков?

Речи об этом нет. Все понимают, что должно сохраняться oxygen space для правозащитных организаций и сотрудников СМИ. Мы делаем всё возможное, чтобы журналистов эти проблемы не касались, чтобы они продолжили работу. Мы на постоянной связи с парламентом. Мы на постоянной связи с МИДом. Мы на постоянной связи с президентом. Мы лично встречаемся и объясняем политикам, почему важно поддерживать медиа. Это часть моей личной миссии, в конце концов. Это моя работа. 

Вы можете запросто написать или встретиться с президентом, парламентом и МИДом страны, чтобы вписаться за российских журналистов?

Ну, да. А что вас удивляет в этом?

Что вы это можете делать. 

Латвия маленькая, мы об этом говорили. Это плюс. Здесь всё рядом. Мы переписываемся с органами власти в мессенджерах и в Твиттере. Мне 42 года, я успела с этими людьми познакомиться.   

Какая у вас сейчас цель? В какую дверь вы сейчас ломитесь? Какую задачу пытаетесь решить?

Мы хотим добиться того, чтобы журналистам с российскими паспортами давали полноценный вид на жительство. Это гораздо более стабильный вид легализации для того, чтобы медиа могли как-то планировать свою жизнь и работу здесь. Когда у тебя только годовая виза, ты находишься в подвешенном состоянии. Когда у тебя вид на жительство, ты чувствуешь себя более комфортно, стабильно и работаешь спокойно. Вот наша задача на ближайшие месяцы. 

Как звали вашего деда?

Элмарс.

Как вы думаете, Элмарс, который заразил вас идеей необходимости помогать, сейчас был бы вами доволен?

О, надеюсь, что да. Надеюсь, что да.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.

About the Author

Roman Super

Roman Super

Editor in chief, In Other Words;
Independent Filmmaker
Read More

Kennan Institute

The Kennan Institute is the premier US center for advanced research on Russia and Eurasia and the oldest and largest regional program at the Woodrow Wilson International Center for Scholars. The Kennan Institute is committed to improving American understanding of Russia, Ukraine, Central Asia, the Caucasus, and the surrounding region though research and exchange.  Read more