Русский вопрос в Сент-Луисе: «зачем Хиллари пошла на эти дебаты?»

СЕРГЕЙ ПАРХОМЕНКО

Read in English

Когда в конце минувшей недели я похвастался в своем фейсбуке, что мне, вероятно, предстоит полететь в Сент-Луис, где пройдет второй раунд дебатов между Хиллари Клинтон и Дональдом Трампом, и там присутствовать непосредственно «на поле сражения», – в ответ посыпались комментарии, которые в первый момент меня изумили своим единодушием. На фоне вполне ожидаемых поздравлений с предстоящим увлекательным приключением – без конца повторялся один и тот же вопрос.

А зачем Хиллари вообще туда едет?

– Разве ей не выгоднее демонстративно отказаться от участия в этих дебатах? Это же так просто и так разумно? – изумлялись мои комментаторы.

– Почему бы не взять да и не хлопнуть демонстративно дверью? Трамп же сам подставился со своим отвратительным наглым бахвальством. Ну так и не о чем с ним дебатировать…

– И потом – у нее же сейчас такое отличное положение! Больше 80 процентов шансов на общий выигрыш! Все «краеугольные штаты» в кармане! А от Трампа даже свои же – влиятельные республиканцы – бросились врассыпную. Того и гляди, собственный кандидат в вице-президенты сбежит…

– Ну и наконец, вдруг и правда существует пресловутая «политическая атомная бомба» которую он может попытаться взорвать? Так к чему испытывать судьбу? Лучше вообще держаться от него подальше…

Мой эккаунт в фейсбуке – один из самых больших на русском языке, у него почти 150 000 номинальных подписчиков. Даже если сделать поправку на неизбежный процент рекламных ботов и пустых «фальшивых» профилей, получится, что его читает не меньше 50 000 настоящих живых людей. Я испытал своего рода оторопь при мысли о том, что мне предстоит объяснить всем этим читателям, что сама идея отказа от участия в дебатах для кандидата в президенты, официально номинированного от одной из двух крупнейших политических партий Америки, – совершенно невообразима, немыслима.

Зрелище президентских дебатов, конечно, способно произвести очень сильное впечатление и на телезрителя, и особенно на того, кто становится непосредственным свидетелем столкновения кандидатов прямо на съемочной площадке. Жесткость и продуманность процедуры, торжественная серьезность всего антуража, профессионализм ведущих, комментаторов, аналитиков, репортеров, колоссальная подготовительная работа команд обоих кандидатов, которая очень чувствуется в их речи и поведении… Наконец, невероятное психологическое напряжение, настоящий человеческий драматизм, концентрация воли и страсти – они так остро ощущаются в зале, но вполне передаются и в телетрансляции… Все это захватывает, ошеломляет. И нет сомнений, что и в России, как в любой другой стране мира, найдется немало людей, способных почувствовать и оценить мощь события.

Но важно понимать, что в душе немалого числа российских зрителей американские дебаты способны породить и недоумение, и сарказм. Само зрелище дебатов и их напряженность кому-то могут видеться свидетельством странной слабости, как будто бы неполноценности, игрушечности американской политики.

В российских социальных сетях последних лет вообще стало принято шутить на тему о том, что американские лидеры – все сплошь какие-то легкомысленные и неумелые простаки, не то что их высокоэффективные российские коллеги, которые всегда хорошо знают, чего хотят, и умеют добиться по-настоящему надежного результата.

Вот, к примеру, президент Обама просидел в Белом доме восемь лет, а за это время не сделал миллиардером ни одного своего знакомого виолончелиста. И ни одна из его дочерей не получила в управление многокилометрового участка вашингтонской земли и многомиллиардного бюджета на его фактически бесконтрольное освоение. И он даже не попытался отобрать у Канады полуостров Лабрадор, не устроил там хотя бы небольшого референдума, не наводнил его морскими пехотинцами без опознавательных знаков и не организовал всеамериканского движения под лозунгом «Лабрадор – наш». И вовсе не сделал попытки организовать на мексиканской территории хотя бы маленькую Тихуанскую Народную Республику, появление которой в двух шагах по ту сторону границы так порадовало бы жителей Сан-Диего…

Все это, конечно, звучит ужасно смешным гротеском, но только в сегодняшнем российском обществе найдутся миллионы людей, которым в таких фантазиях не слышится совершенно никакого юмора и не видится ни малейшего преувеличения. Наоборот, они готовы будут вполне всерьез уверять вас, что вот – президент Обама какой-то недостаточно целеустремленный политик, а вся его администрация как-то не особенно эффективна, а без надежного контроля за прессой и без твердого управления законодателями и тем более судьями в современном мире вообще жить нельзя. Так что брал бы он лучше пример с президента Путина, которому удалось добиться гораздо более убедительного результата.

И еще – продолжат те же самые люди фактически без паузы и без сомнения – полный порядок, стопроцентная надежность и строгая эффективность на выборах.

Ровно на этом месте к безответственным блогерам присоединится всей своей мощью официальная прокремлевская пресса, а с нею и вся мощнейшая российская пропагандистская машина.

В рамках сегодняшней российской великодержавной доктрины, правильные, «полезные для государства и для народа» (в таком именно порядке, несомненно) выборы – это выборы прежде всего «надежные». Такие, в которых нет места всяким неожиданностям. Такие, которые гарантируют стране «стабильность». Не «раскачивают лодку». И тем более не «меняют на переправе коней».

То есть, в сущности, такие, которыми серьезный, ответственный политик мог бы уверенно управлять.

В этой системе государственной философии власть никто не берет и, соответственно, никто не отдает. Ее только изредка, по предварительному вдумчивому расчету и товарищеской договоренности, передают из рук в руки – аккуратно и без резких движений.

Абсолютно ясно, что в подчиненном таким принципам политическом пространстве нет и не может быть места никаким глупостям, вроде дебатов между кандидатами. Какие могут быть дебаты, когда устроитель их даже не знает, чем они кончатся? Зачем вся эта высокопарная и расточительная красота – вся эта процедура, регламент, опросы до, анализы после, организационные комиссии, затаившая дыхание публика, сосредоточенная пресса, – если результат не гарантирован?

А теперь, скажет вам такой российский политический аналитик и стратег, давайте зададимся тем же вопросом уже всерьез: зачем Хиллари пошла на эти дебаты? Зачем пропустила такой прекрасный момент, чтобы решительно прекратить безответственный балаган?

Дело в том, что в терминах российской политики, в традициях того суррогата, который десятилетиями заменяет в России избирательный процесс, – все эти рассуждения выглядят нисколько не анекдотично, а в целом вполне убедительно. Вовсе не только социальные сети, но и профессиональная пресса, и аналитические фонды, и Государственная дума, и аппарат исполнительной власти, и уж тем более спецслужбы, озабоченные обеспечением пресловутой «комплексной безопасности конституционного строя», полны людей, понимающих политическую эффективность именно так.

В России найдется достаточно комментаторов с хорошей памятью, которые скажут, что первым лидером, который сделал стратегию демонстративного отказа от публичной полемики с оппонентами золотым стандартом любых российских выборов, да и российской политики вообще, – был никто иной как президент Ельцин.

Весной 1991-го, Борис Ельцин, глава парламента российской республики еще в составе СССР, стал очевидным фаворитом первой «настоящей» президентской избирательной кампании: на первых реальных всенародных выборах первого президента России, впервые равных, прямых и тайных.

В выборах участвовало шесть кандидатов – и им предстояли публичные дебаты. Борис Ельцин громко, решительно, демонстративно от них отказался, а в результате выиграл те выборы в первом туре, набрав больше 57 процентов голосов и втрое опередив ближайшего конкурента, коммунистического кандидата.

Это означает, среди прочего, и то, что избиратель вполне согласился с такой логикой поведения признанного лидера оппозиции. Отказ от дебатов был сделан именно с позиции силы, это было предъявление своего превосходства, снисходительный, почти царственный взгляд на соперников сверху вниз. И Ельцин имел на это право: он был не просто популярен, он был ярким лидером нового политического поколения и новой политической действительности, он естественным образом играл по формуле «один против всех», выступая в той предвыборной борьбе единственным реальным оппонентом всей советской политической машины.

Однако сегодняшняя природа отказа от открытой политической полемики имеет в России совсем иную природу. Право свысока отказываться от участия в дебатах всегда получает представитель правящей политической группировки. Государственная машина создает для этого кандидата множество разных преимуществ перед оппонентами, и среди них еще и вот такое: привилегию не разговаривать с этими оппонентами публично. То есть не реагировать на требования о предоставлении общественно значимой информации, не отстаивать справедливость своих решений, не объяснять эффективность своих действий,  не предъявлять свои результаты, не раскрывать свои намерения и планы. И уже тем более, заметим в скобках, не отчитываться о своих доходах и налогах, не реагировать на обвинения в причастности к коррупционным схемам.

Это, в сущности, важная часть того самого «административного ресурса», который всегда оказывается в распоряжении провластного кандидата на любых российских выборах. В результате в России никогда – вообще никогда – не случается публичного спора власти с оппозицией. Власть до него не снисходит.

Более того, за полтора десятилетия пребывания Владимира Путина во главе России, выработалась поразительная для всякого непривычного постороннего наблюдателя традиция ежегодных «прямых линий» его общения с народом. В сущности, они представляют собой фантастически помпезную форму «дебатов с самим собой», как будто намеренно передразнивающих традицию публичного спора. Модераторы-журналисты, вопросы из публики в студии и на удаленной видеосвязи, тщательно выстроенная драматургия, преувеличенно скрупулезные подсчеты рейтингов популярности до эфира и после него, сложные прогнозы наиболее вероятных сюжетов для обсуждения и скрупулезный анализ прозвучавших ответов, – все налицо. Не хватает только одной небольшой детали: соперника.

За время своего правления Путин предавался этим одиночным само-дебатам уже 14 раз, иногда затягивая удовольствие на четыре с половиной часа и больше, – причем эти шоу никаким образом не были связаны ни с выборами, ни вообще с идеей какой бы то ни было политической конкуренции. Поэтому «прямая линия» всегда заканчивается гарантированным триумфом, полной победой единственного участника над пустым местом. Именно для этого торжества вся затея, собственно, и нужна.

Я знаю, что в сегодняшнем американском обществе найдется немало страстных критиков, которые упрекнут организаторов и участников президентских дебатов в неискренности, напыщенности, пристрастии к дидактическим эффектам. Наверное в их упреках немало справедливого и уместного.

Но мне, стороннему зрителю и безответственному «болельщику» здесь трудно отрешиться от многолетнего опыта наблюдения за российскими обыкновениями. Ведь моему поколению довелось увидеть буквально собственными глазами, как политическая система сначала отвергает идею состязательности выборов как таковую, а потом еще и цинично подменяет ее лицемерным суррогатом лживой полемики диктатора с самим собой.

И на этом трагикомическом фоне американские дебаты – при всей их преувеличенной театральности – кажутся мне демонстрацией особого политического смирения.  Кажутся торжественной и по-своему строгой церемонией, на которой огромная страна подтверждает свою приверженность фундаментальным ценностям демократии: священному праву человека на выбор, вечному долгу политика перед избирателем.